Месяц: Март 2008

Если бы не высокий черный Гриша с натертой до крови спиной, налегке вышагивавший впереди, нас бы расстреляли — в сумерках у моста через реку Менкюле. Три или четыре одиночных выстрела в нашу сторону переросли в канонаду. “Из карабинов бьют”, — понял я (тогда, почти тридцать лет назад, я без труда различал винтовочные и ружейные выстрелы, а Кеша умел определить и калибр ствола, и жаканами палят или дробью, гладкий ли ствол или “чок”, “получок”). Гриша заметался в испуге, потом кинулся наутек — галопом.

Кеша спешился и бегом ко мне:

— Начальник! Ракету давай!

Вспыхнувший в зените огонек падал в направлении моста, где прорисовались фигуры вооруженных людей.

— Гришку, однако, за сохатого приняли, — кричал Кеша. — В темноте не разберут: конь или сохатиха… А если бы мы впереди ехали?

— А Гришу не ранили?

— Да нет, слава богу. Напугали только. Он черный — на сохатого похож…

— Был бы белый — за оленя бы сошел! Тириф-тиф-тиф!

Гриша, только что горделиво трусивший впереди без седла, с неизменным пучком травы во рту, робко жался к вьючным лошадям. Кеша привязал его за недоуздок, и мы цугом въехали в поселок.

На мосту уже никого не было. Кеша подобрал и сунул в карман две стрелянные гильзы боевого калибра. Кони тревожно нюхали воздух, вытянув шеи и скаля зубы…

Вчера Гришу напугал медведь, поднявшийся с болотца. Черно-бурый остромордый верхоянский Мишка перестал отряхиваться и от неожиданности тоже кинулся наутек.

— Сытые они сейчас, — объяснил Кеша, — ягод полно. Места, однако, опасные здесь. Люди когда на машинах — ничего не боятся. Медвежат убивают или забирают. А медведицы звереют, людоедами становятся…

Второй день движемся мы с лошадьми в сторону Хандыги по единственной в предгорьях Верхоянья грейдерной дороге. Ее после войны строили (“На своих, — говорят здесь, — костях”) зеки — как ответвление магаданской трассы на север, к Батагаю и Депутатскому. Но не достроили. Она открыта лишь до поселка Тополиного, что у недостроенного моста через Томпо. Там полноводная река выкатывает из гор на равнинную долину Алдана. Насыпи в болотах наведены и дальше, но действует только зимник…

У Гриши на спине старые (вероятно, многолетние) раны. Домой он шествует налегке. Раны открываются под седлом. Кеша вырезал войлок потника и кладет туда тряпочки со стрептоцидом. Но это почти не помогает. Ведь летом и Грише тоже приходилось возить во вьюках немалый груз: образцы пород, продукты, спальные мешки, палатку, печку-”буржуйку”.

Старый эвен Василий Власович, пасший с внучонком оленей на покрытых ягелем склонах, упрекал нас:

— Лишний груз возите, мужики! И не то ищете! Кому нужны ваши камни?

Василий Власович появился рядом неожиданно. Он пришел к нам по следам сапог 45-го размера и сказал:

— Большие люди ходили, как погляжу… Кого видали? Чего добыли?

Мы объяснили старику-оленеводу, что выявляем, где могут быть полезные ископаемые — уголь или, например, нефть.

Василий Власович цокал языком, не веря, и вдруг спросил:

— Спирт есть?

— Нету. Мы не пьем. Спирт — это действительно лишний груз.

— Не врешь? — узенькие щелочки глаз старого эвена внимательно изучали меня. — Не врешь! Тогда так тебе скажу, бесплатно… Знаю, где золото!

Золото в горах Верхоянья встречается. Россыпное — в речном песке, рудное — в кварцевых жилах. Посоветовавшись с геологом Йонасом Каркутисом, решаем принять помощь старика. Эвен поведет нас в распадок, где видел золото. Смущает только, что видел он его в черном камне, а не в белом или прозрачном.

Путь оказался неблизким — через старую гарь, топь и ущелье. Старик, покачиваясь в деревянном седле, подгонял оленя длинной палкой, Йонас и я шагали следом. Только к вечеру добрались мы до ложбинки, где — уверял оленевод — есть золото. Оно, как выяснилось утром, оказалось пиритом (железным колчеданом): ошибка не редкая, ведь цвет абсолютно неотличим.

— Видите, Василий Власович, какие правильные кубики и пирамидки, да еще со штриховкой на гранях. А золото — как прожилки, капли, шарики…

Старик недоверчиво вертел головой и повторял:

— Учился плохо? Или обмануть меня хочешь?

— Золото ковкое, — вмешался Йонас, — а пирит крошится в порошок, который уже не золотой, а черный. Смотри, дед!

Кристаллы под ударами молотка рассыпались на гладком валуне в пыль, но в ней поблескивал маленький расплющенный королек.

— Глянь-ка, — удивился Йонас.

— Глянь-ка, — потребовал Василий Власович.

— Золото, — сказали мы с Йонасом дуэтом.

— Что я говорил? — торжествовал эвен. — Мне премия полагается!

— Да — если подтвердится промышленная ценность. Золота пока что мало, а пирита — много.

Мы перебазировали отряд поближе к золотоносному распадку, до предела уплотнили рабочее время, стремясь надежнее проследить выявленное оруденение. Мыли шлихи старательским лотком, делали расчистки. Обнаруживалась приуроченность крупинок золота к подошве песчаников, налегающих на почти черные глинистые сланцы.

— Второй Витватерсранд, — радовался практикант Слава. — Тоже золото в конгломератах!

— Южно-Африканский Союз, — поддакивал Йонас. — Хоть и в миниатюре.

Василий Власович с внуком, как могли, помогали нам: привезли тайменя, малосольного хариуса, оленины сушеной, лепешек напекли.

— Мужики,- говорил старик, — придется докладывать начальству, не забудьте кто привел вас сюда! Чтоб было ясно: томпонскому эвену, Кладкину Василию Власовичу, премия положена: спиртяги бутылок на десять… Не меньше!

…Полетели “белые мухи” — пара заканчивать сезон. Через несколько перевалов вышли — с тяжелыми вьюками и туго набитыми рюкзаками — на трассу, откуда Йонас и Слава на попутной машине с основным грузом уехали в Хандыгу. Но за нами они еще вернутся на грузовике. Встреча назначена у моста через реку Менкюле…

— Э-гей! — крикнул я. — Есть кто живой?

Никто не отвечает. Дверь на засове. Темнота сгущается. Что за банда обстреляла нас с моста?

Вопросительно смотрю на Кешу. Что посоветует тертый калач, якут-таежник (зимой — бич, летом — каюр в полевых партиях)?

— Здесь встанем, — говорит Кеша. Хотя ясно, что ночевать придется не в натопленной избе, и в баньке помыться не удастся. А мы-то надеялись на теплый прием, зная, что здесь, охраняя мост, им же когда-то построенный, живет старый Паха Матюк.

Разожгли костер, вскипятили чай, поставили палатку. Пора отпускать лошадей.

— Гришку привяжу на длинной веревке, Буржуя стреножу, остальным — передние ноги спутаю, — говорит Кеша.- Чтобы утром не мудохаться, а побыстрее отчалить отсюда. Километров десять отойдем и будем ждать Каркутиса. Идет, начальник?

Негостеприимство в тайге — вещь непонятная и необъяснимая. Мне совсем не знакомая.

— Сначала все внимательно осмотрим, — отвечаю. — Может что стряслось с дедом. Сейчас бы пойти поискать, но темно, хоть глаз выколи…

— Кто такие? — требовательный голос и жесткий луч фонаря разрезали вдруг палатку.

Не двигаясь с места, отвечаю:

— Экспедиционный отряд. Закончили полевой сезон и гоним лошадей, арендованных в Хандыге.

— До Хандыги своим ходом?!

— Нет, конечно. Двое уже уехали туда на попутке — “хозяйка” шла с Тополиного. Получат бортовую и выедут навстречу. Коней погрузим в кузов и увезем…

— Кто у вас начальник экспедиции?

— Харченко.

— И где он сам?

— В Якутске… Он руководит всей экспедицией.

— А здесь кто начальник?

— Я.

— Фамилия?

Я ответил, но, видя, что он записывает, спросил:

— А зачем вам?

— Может понадобиться.

— Тогда назовите и вашу фамилию.

— Это необязательно. Если понадобитесь, я вас вызову. Не вы же — меня.

— Некрасиво получается, — говорю. — Вы меня знаете, а я вас нет.

Кеша сжал сзади мой локоть: “Не ерепенься!”

— Лучше ответьте: что искали, чего нашли? — продолжался допрос.

— Ничего определенного… Мы стратиграфический отряд.

— Что это значит?

— Изучали последовательность слоев, распространенных на территории.

— Ну, ладно. А кто ваши уехавшие в Хандыгу?

— Геолог Йонас Каркутис и практикант Захаров.

— Геолог, что, еврей?

— Литовец. Практикант — якут.

— Ладно. Переночуйте и рано утречком уходите.

— Мы условились, что подождем своих здесь.

— Здесь нельзя!

— Почему вы командуете? И кто стрелял в нас? Коня вот чуть не убили!

— Никто в вас не стрелял. Запомните хорошенько! — назидательно произнес человек. Он готовился еще что-то добавить, но властный голос с якутским акцентом окликнул его снаружи:

— Филимонов. (Прозвучало: Пилимоноп).

И Филимонов, поднеся палец к губам, вынырнул из палатки.

Не наматывая портянок, мы с Кешей впрыгнули в сапоги. Но выскочив наружу, увидели только, как от речного откоса на грейдер выруливала черная “Чайка”. Зрелище было феерическим. Другой лимузин и два рижских микроавтобуса уже набирали скорость, высвечивая трассу на фоне безбрежной равнины справа и остроконечных слегка припорошенных снегом сопок слева.

— Крупных птиц мы, однако, спугнули… Охоту им испортили, гулянку с бабами, — прошептал Кеша.

— Кто такие? Всем велю уматывать! — из-под моста ковылял непроспавшийся Паха Матюк.

— Пошел бы ты …! — ответил ему Кеша. — Дай лучше сена моим коням! А если бутылек сумел заначить — тащи!..

—
автор Виктор Кузнецов
Первоисточник.